СКАЧАТЬ РАБОТУ
Иван
Сергеевич Тургенев происходил из дворянской среды. Такая биографическая
констатация для нас привычна: из этой среды вышло большинство
крупнейших русских писателей XIX столетия. И, может быть, привычка-то
как раз и мешает нам видеть парадоксальность самого этого факта. Семья, в которой он родился и вырос, могла бы служить выразительнейшим примером того, как крепостничество уродует характеры самих господ. Его мать. Варвара Петровна, - говорить нужно сначала и преимущественно о ней, потому что она была фактически главой дома,—происходила из богатой провинциальной помещичьей семьи Лутовиновых. Судьба как будто нарочно позаботилась о том, чтобы эта женщина с детских лет и до самого замужества испытала на себе все превратности и все обиды, какие только могли быть изобретены в обстановке помещичьего всевластия и безответственности. Для матери, вышедшей замуж за другого, ее дочь от первого брака оказалась помехой, а отчим издевался над падчерицей, по-видимому, просто потому, что за нее заступиться было некому. В конце концов девушка должна была бежать из дому. Кров она нашла у родного дяди - Ивана Ивановича Лутовинова. Но и там ее ожидало то же - и надругательства. Кончилось тем, что старик деспот прогнал племянницу, и она должна была искать пристанища у чужих людей. Но вскоре дядя умер в одночасье, и она оказалась наследницей всего его большого состояния, включавшего в себя и то самое Спасское, которое известно теперь в всем мире. Поздней
осенью 1815 года в Спасское приезжал молодой, необычайно красивый
отпускной кавалергард Сергей Николаевич Тургенев. На Варвару Петровну
он произвел сильное впечатление, и она сразу же приняла меры. Как
вспоминает близкая и сочувствующая ей современница, она через своих
знакомых велела передать Сергею Николаевичу, "чтоб он смело приступил к
формальному предложению, потому что отказа не получит”. Характерная
черта нравов: с чего бы, кажется” Сергею Николаевичу заробеть?
Принадлежал он к старинной дворянской фамилии, ведущей свою родословную
со времен Василия Темного; участвовал в Отечественной войне и за
храбрость, проявленную в Бородинской битве, был награжден Георгиевским
крестом, а теперь служил в одном из привилегированных гвардейских
полков. Но Варвара Петровна хорошо знала, что делала: она не слыла
красавицей и была на много лет старше Сергея Николаевича, но зато она
была богатой невестой, а он — "нищий”: у его отца—при большой, семье -
крепостных душ было всего что-то около 140. Отношения
в этой семье определялись довольно строго. Иллюзий не было, Сергей
Николаевич, должно быть, даже и не пытался посягать на прерогативы
Варвары Петровны как полновластной и самовластной хозяйки всего
семейного состояния. В доме царила атмосфера отчужденности и еле
сдерживаемого взаимного раздражения. Супруги сходились, пожалуй, только в
одном - в стремлении дать своим детям наилучшее образование. На это не
жалели ни денег, ни собственных усилий. Они внимательно следили за их
прилежанием, входили во все подробности их ежедневных занятий и т. п.
Уже в раннем детстве будущий писатель хорошо говорил и писал
по-французски, по-немецки и по-английски; особое внимание в семье
Тургеневых обращали на овладение родным языком: судя по его письмам,
двенадцатилетний Иван Тургенев достаточно свободно ‘и непринужденно для
своих лет умел выразить и неподдельную сердечность, и не по годам
развитую наблюдательность, и свой врожденный юмор. Но
когда речь заходила о его детстве, Тургенев чаще всего вспоминал о том,
в чем особенно резко сказывались крепостнические порядки и обычаи их
семьи. Варвара Петровна считала телесные наказания универсальной мерой
внушения; само собой понятно, что предназначена она была прежде всего
для крепостных, но применяла она ее и к детям. Их секли за все: за
невыученный урок, за не понятую взрослыми шутку или за невинную,
пустячную шалость, секли по подозрению и чуть ли не на всякий случай. В
1827 году Тургеневы всей семьей переехали в Москву - главным образом с
той целью, чтобы продолжить образование детей. В те годы состоятельные
дворяне предпочитали обучать своих детей не в казенных учебных
заведениях, а в частных. Так поступили и Тургеневы: вскоре после
приезда в Москву Иван был определен сначала в пансион Армянского
института, а через несколько месяцев в пансион Вейденгаммера. Однако не
прошло и двух лет, как его взяли и оттуда, и в дальнейшем никаких
попыток поместить Тургенева в какой-нибудь пансион или гимназию уже не
предпринималось. Подготовку к поступлению в университет он продолжал и
завершил под руководством домашних учителей. Тургенев
учился в Московском университете всего только один год; в 1834 году он
вместе с отцом и старшим братом, поступившим в Петербургское
артиллерийское училище, переехал в Петербург и стал студентом тамошнего
университета, который через два года и окончил. Однако впоследствии он
говорил о Московском университете едва ли не чаще, чем о Петербургском,
всегда отдавая предпочтение первому, перед вторым. Петербургский
университет с самого своего основания был постоянно под
непосредственным неусыпным надзором правительства, что, разумеется,
сказывалось на всех сферах университетской жизни. В Московском
университете хотя бы по одной только дальности расстояния труднее было
водворить столь вожделенную для николаевской администрации казенную
благопристойность. Воспитанники Московского университета особенно
дорожили традициями вольнолюбивой студенческой общественности. У
Петербургского университета были и свои преимущества, в особенности
для тех, кто учился на словесном факультете. Он находился в центре
тогдашнего литературного движения: Пушкин, Крылов, Жуковский, Гоголь —
все они жили в Петербурге. Это не могло не сказываться и на
университетской жизни. Большим влиянием в университете и на словесном
факультете пользовался ‘профессор П. А.Плетнев, поэт и критик, один из
ближайших друзей Пушкина, тот самый Плетнев, которому великий поэт
посвятил своего "Евгения 0негина”. Писал
он тогда много и смотрел на свою литературную работу, по-видимому,
вполне серьезно. Убедительным подтверждением и того и другого является
его письмо профессору А. В. Никитенко от 26 марта 1837 года: "Я
колебался, должен ли я был послать драму, писанную мною 16 лет, мое
первое произведение, - я столько вижу в ней недостатков, и вообще весь
план ее мне теперь так не нравится, что если б я не надеялся на Вашу
снисходительность, а главное, если б я не думал, что по первому шагу
можно по крайней мере предузнать будущее, я бы никогда не решился бы Вам ПРОДОЛЖЕНИЕ В АРХИВЕ
|